— Нет! — закричала она, так сильно толкнув его, что от неожиданности он упал на пол.
Когда он молча поднялся на ноги и посмотрел ей в глаза, Генри охватила жуткая паника. Его глаза превратились в щелочки.
— Мы вдруг забеспокоились о добродетели, не так ли? — грубо спросил он. — Не поздновато ли?
Генри торопливо села, не желая отвечать.
— Довольно странное поведение для девушки, уверявшей, что ей наплевать на свою репутацию.
— Так было раньше, — сказала она тихо.
— Когда раньше, Генри? До того как ты приехала в Лондон? До того как ты узнала, чего женщины хотят от замужества?
— Я… я не знаю, о чем ты говоришь, — Она неловко поднялась на ноги.
Данфорд зло засмеялся. Господи, она даже солгать не могла: запиналась, отводила глаза в сторону, краснела. Но причиной такому смущению могло быть желание. Он все еще мог разбудить в ней страсть. Быть может, это было единственным, чего он мог добиться сейчас. Он чувствовал, что может распалить в ней желание до высшей точки. В его силах было пленить ее своими губами, руками, жаром своего тела, заставить ее хотеть его. Думая об этом, Данфорд чувствовал все большее возбуждение. Он вспоминал их близость в Вестонберте, ее нежное тело в отблеске свечей, страстные стоны, объятия, ее последний крик. Он дал ей это. Данфорд сделал к ней шаг:
— Ты хочешь меня, Генри?
Она стояла, не двигаясь, не в силах отвечать.
— Сейчас ты хочешь меня?
Она заставила себя покачать головой. Он видел, с каким трудом ей удалось это.
— Да, — сказал он упрямо. — Хочешь.
— Нет, Данфорд. Не хочу. Я не…
Он не дал ей договорить, прижавшись губами к ее губам. Это было больно. Генри чувствовала, что задыхается от боли, чувствовала его ярость и поражалась своему безрассудному влечению к нему. Нельзя позволять ему этого. Не следует поддаваться слепой волне желания. Резко повернув голову, Генри оторвала губы от его губ.
— Это ничего, — прошептал он, лаская ее грудь. — Лживый рот — не самая интересная часть твоего тела.
— Прекрати! — Она толкнула его в грудь, но он зажал ее как в тисках. — Ты не смеешь!
Он зло улыбнулся:
— Неужели?
— Ты мне не муж, — с негодованием произнесла она, вытирая губы тыльной стороной ладони. — У тебя нет на меня никаких прав.
Он отпустил ее и с деланным равнодушием оперся на дверной косяк.
— Не собираешься ли ты сказать, что хочешь отменить свадьбу?
— С чего ты взял, что я хочу этого? — спросила она, понимая, что ему известна причина, по которой она будто бы выходит за него замуж.
— Что-то ничего не приходит в голову, — с издевкой ответил он. — Наоборот, мне кажется, у меня есть все, чего ты можешь хотеть от мужа.
— Сегодня мы несколько заносчивы, с чего бы это? — отпарировала она.
В мгновение ока он оказался рядом, прижав ее к стене и положив руки ей на плечи.
— Мы, — произнес он с нескрываемым сарказмом, — всего лишь несколько озадачены. Мы не понимаем, почему это наша невеста ведет себя так странно. Мы хотим послушать: может быть, она расскажет нам что-нибудь?
Генри почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Не этого ли она добивалась? Почему же тогда ей так плохо?
— Генри?
Она, не отрывая взгляда, смотрела на него и вспоминала его доброту и великодушие. Он купил ей красивые платья, уговорил приехать в Лондон и сделал все для того, чтобы ей было хорошо. Он всегда был так весел и приветлив. Трудно было поверить в то, что этот коварный, надменный человек, стоящий сейчас перед ней, и есть ее Данфорд. Нет, она не могла публично унизить его.
— Я не собираюсь отменять свадьбу, милорд.
Он откинул голову назад:
— Судя по твоей интонации, ты предлагаешь, чтобы это сделал я?
Она молчала.
— Но как порядочный человек я не могу этого сделать.
Она раскрыла рот. Прошло несколько секунд, прежде чем она нашла в себе силы спросить:
— Что это значит?
Данфорд внимательно посмотрел на нее. Почему это ее так взволновало? Он был уверен, что она не собирается расторгнуть помолвку. Иначе она потеряет Стэннедж-Парк.
— Почему ты не можешь отменить свадьбу? — не унималась она. — Почему?
— Похоже, нам так и не удалось дать тебе подобающее воспитание. Порядочный человек никогда не отказывается от данного обещания. Если только женщина не уличена в измене, и даже в этом случае…
— Я никогда не изменяла тебе, — вырвалось у нее.
«Не телом, так душой», — горько подумал он. Она не могла любить его так же сильно, как свою землю. Для этого не хватило бы никакого сердца. Он вздохнул:
— Я знаю.
Генри молчала, но в ее глазах он увидел боль. «Как, должно быть, она сбита с толку моей переменой, — думал он. — Ведь ей все еще неизвестно о перепутанных письмах».
— Так что же? — устало спросил он, боясь ответа. — Ты отказываешь мне?
— А ты хочешь этого? — прошептала она.
— Тебе решать, — кратко ответил он, опасаясь произнести слова, которые заставят ее отказать ему. — Если хочешь отказать, так и скажи.
— Я не могу, — произнесла она, прижав руки к груди. Казалось, она вырвала эти слова из самого сердца.
— Что ж, будь по-твоему, — холодно бросил он и, не оглянувшись, вышел из комнаты
Следующие две недели Генри мало что чувствовала, кроме тупой боли, словно саван окутавшей ее сердце. Ничто не радовало ее. Она надеялась, что все принимали ее странное состояние за предсвадебную нервозность. К счастью, она редко виделась с Данфордом. Ему удалось сделать так, чтобы проводить с ней на балах как можно меньше времени. Обычно он приезжал за один танец до ее отъезда. Они больше никогда не танцевали вальс.